Лев Гумилев: Химера, антисистема и Хазария - Разговоры о самоопределении русского народа — LiveJournal. Философия антисистем: опыт приложения теории этногенеза Тайные и подрывные общества

Оригинал взят у holmogor в Лев Гумилев, сущность традиции и кошмары этнических химер переходящих в антисистему

Доработал еще один текст, чьи черновики лежали в загашнике почти год - о Льве Николаевиче Гумилеве - оригинальном теоретике этногенеза и распространителе чудовищной русофобской монгольщины. Мыслителе-химере учившем о вредности химер.

Понимание Гумилевым этноса как сообщества связанного особенной системой адаптаций к ландшафту, передающихся через этническую традицию, представляется мне истинным. Гумилев определяет традицию следующим образом:

«Иерархия стереотипов и правил поведения, культурных канонов, политических и хозяйственных форм, мировоззренческих установок, характерных для данного этноса и передаваемых из поколения в поколение. Накопленной этнической традицией и определяется своеобразие каждого этноса, его место в ряду других народов».

Другими словами, к полному шоку современных «новиопов», числящих себя гумилевцами, этнос это «кровь и почва». Это система которая воспроизводит сама себя в определенном ландшафте при помощи людей, которых она отпечатывает по матрице своей традиции - не «гармошки-балалайки», а фундаментальных адаптаций. Цель существования этноса - при помощи своей традиции воспроизводить себя как этнос.

А вот пассионарность - это свойство не этноса, а человеческого существа. Пассионарий это индивид. «Много пассионариев» это много пассионарных индивидов. Строго говоря, слово «пассионарии» вообще не вполне корректно, поскольку очень часто пассионарии друг друга не переносят и стремятся поскорее друг друга убить. Пассионарий - человек с зашкаливающей жизненной энергией, которая отключает у него инстинкт самосохранения, в этом смысле всегда один.

Этнос не производит пассионарность, но потребляет её, как топливо, не как машина потребляет бензин, но скорее как организм потребляет пищу. Этнос выступает как агрегатор пассионарности. Употреби Гумилев в своё время это слово и всё бы встало на свои места.

Задача этноса как системы «улавливать» пассионариев, втягивать их в себя, «расщеплять» их деятельность на полезные вещества для своего этнического строительства - расширение территории, экспансию, культурные артефакты и т.д.

Но самое главное для этноса - заставлять пассионариев на биологическом уровне (пассионарность, как мы помним по Гумилеву, передается половым путем) вливать эту пассионарность в этнос через семя, а затем этнос обрабатывает новорожденных членов этноса при помощи традиции.

Именно этого аспекта пассионарности не понимают любители поболтать про «древнерусский интернационализм», который, якобы, принимал и татар, и немцев, и шотландцев и осетин. Перед нами не «всеприятие» и не «мультикультурализм», а нечто прямо противоположное - насос, который безошибочно определяет полезного человечка, вытягивает его из его этноса, перемещает свой, уменьшает заряд там, увеличивает здесь.

Для сильного этноса это беспроигрышная игра. Этнос у которого все в порядке всасывает в себя пассионариев, отметает шлак и полностью перерабатывает полученный человеческий материал своей традицией. Сама традиция, при этом, непрерывно гибко развивается, самоадаптируется к результатам деятельности пассионариев.

Точнее сказать, - традиция объявляет практически все результаты деятельности пассионариев не противоречащие прямо фундаментальным адаптациям… традицией. Например «Красавчик Браммел» - типичный пассионарий - придумывает строгий черный костюм и дендизм. Вопиющий вызов всему лондонскому свету. И вот еще при его жизни стиль денди - это британская традиция, консерватизм, а сегодня Браммелю в Лондоне стоит памятник.

Этнос с проблемами начинает изолироваться, чтобы удержать целостность традиции, пытается достичь «гомеостаза», стать «изолятом». Изоляция позволяет снизить падение пассионарности в системе до естественной убыли. Это единственно верная стратегия, поскольку в этносе главное это «самогонный аппарат» традиции - пока он не сломан, любой приток энергии может этнос оживить и заставить переродиться, как с этносами постоянно и происходит и потому многие из них, в лице их традиции, живут гораздо дольше 1000 и даже 1500 лет.

Когда сегодняшние последователи Гумилева проповедуют расширение и углубление этого изнасилования русских, рассуждая про «обновление русской крови» горными и пустынными народами они доказывают только, что восприняли теорию Гумилева как набор лозунгов-кричалок, а не как серьезный аналитический метод.

Нетрудно понять, что приток субпассионариев из этих этносов (а это приток субпассионариев, только субпассионариев и никого кроме субпассионариев - абрек с ножом, который уверен, что он зарежет и ему ничего не будет - это классический субпассионарий) попросту стирает русскую этническую традицю. Демагоги, рассказывающие о том, что выходцы с Кавказа и из Азии «обновят кровь стареющего русского этноса» не понимают, что во-первых, это народы с очень «старой» кровью. На Кавказе - так вообще реликтовые этносы, лишь растрясенные ХХ веком. А во-вторых, что к современному пришельцу с Востока, в отличие от татарского мурзы Чагадая и прочих участников этнических процессов в России в XIV-XVI веках, прилагается его мама и его клан, то есть матрица их традиций. Вы не получаете «чужое семя» для русской матрицы, вы предоставляете русскую матку для матрицы чужой.

Перед нами биологическая колонизация, а не обновление русских, понижение значений пассионарности в системе, а значит и ее функциональности. Сейчас очевидно, что механизмы русской традиции сломаны и их продолжают ломать. Ни о какой нормальной ассимиляции пассионарности из внешней среды, о «насосе» говорить не приходится даже близко.

И на сию секунду наш «антиевразийский выбор» прост - изоляция и консервирование своей традиции и своего ландшафта по принципу «Собаки на сене» - «индейцы охотились на опоссумов с помощью луков - русские качают газ, ни с кем не делятся землей и отстреливаются ядерными ракетами». Этот выбор, базирующийся на теории Гумилева, совершенно не совместим, ни с евразийством самого Льва Николаевича, ни, тем более, с тем, что проповедуют его эпигоны.

Это евразийство, вернусь к воспоминаниям, было для меня неприятным открытием в 1992 году, когда мне впервые попали в руки сперва «Древняя Русь и Великая Степь», а затем «От Руси до России». В первой из этих книг была великолепно развернута теория «антисистемы» как систематического отрицания жизни, и этнических химер как таких симбиозов двух некомплиментарных этносов, которая ведет к аннигиляции этнической традиции и, тем самым, самоуничтожению этноса, который попал в эту переделку.

Очень жаль, что мне тогда не попалась самая страшная, самая «антиевразийская», самая враждебная к мультикультурализму книга Гумилева – «Хунну в Китае», где природа этнической химеры была показана без привязки к беспокоящему Россию еврейскому вопросу, на материале химерического сочетания кочевников-хуннов и оседлых китайцев в одном политическом организме, где правитель одновременно является шанюем хуннов и Сыном Неба ханьцев. Дети не получают ни воспитания и этической школы отцов-степняков, но и от матерей-китаянок их культура чисто поверхностна.

Этих химерных правителей китайское население ненавидит и при каждом удобном случае поднимает восстание и стремится всех их вырезать. Сценарий такого восстания классичен - китаец втирается в доверие к варварскому правителю и с варварской точки зрения предает его - убивая и устраивая резню, а с китайской - избавляет народ от тирании дикарей. Но военной силы не хватает и очередной раз вырезают в итоге самих китайцев. При всем при этом нельзя не изумиться силе, жизнестойкости китайского народа и китайской традиции - этот ад продолжался триста лет. Триста лет варвары творили с китайским народом что хотели, и в итоге, все равно, китайцы победили. Триста лет национальной катастрофы и в итоге утверждается именно Китай, а степняки погибоша аки обре.

Необходимо понимать, что понятия этнической химеры и антисистемы не тождественны друг другу и относятся, в общем-то, к разным логическим ответвлениям гумилевской теории. Если химера это продукт исторически сложившегося симбиоза двух несовместимых этносов, чье взаимодействие лишь обнуляет этническую традицию в результате возникновения культурной шизофрении, когда дети воспитываются в режиме «ни мышонок, ни лягушка», то антисистема есть осознанное теоретически подкрепленное жизнеотрицание.
Антисистема ненавидить реальную жизнь с её потоком, сложностью и многообразием, стремится подменить эту жизнь простой идеологической схемой, ненавидит традицию как концентрацию жизненных результатов этноса и, прежде всего, пассионариев, ненавидит саму жизнь как биологическое самовоспроизводство.

То есть если химера это аннигилирующее столкновение двух вполне жизнеспособных сами по себе этносов, то антисистема – это антиэтнос, стремление уничтожить всё то, что сохраняет и воспроизводит этнос. Если для этноса высшим чудом является зачатие и рождение ребенка, который затем должен быть воспитан в лоне традиции, которая сама плод деятельности рожденных и воспитанных людей предыдущих поколений, то для антисистемы главной целью является то, чтобы зачатие и рождение не состоялись, а завербованный адепт воспитывался не в традиции, а в сухой жизнеотрицающей схеме.

Если антисистема и любит этнические химеры, то именно потому, что видит в них ту самую аннигиляцию жизни и традиции, создание манкуртов, хорошо поддающихся идеологической обработке, вместо традиционной. Химера не есть антисистема, но антисистеме живется внутри химеры как нигде привольно.

Пишет об этих явлениях Гумилев с понятной ненавистью. Здесь у него просыпается настоящий пыл крестоносца. Нет сомнений, что он сам жег бы альбигойцев и закапывал бы головой вниз маздакитов, как это делают защитники жизненной нормальности в его книгах. Понятны и гумилевские этнополитические аллюзии, так скандализировавшие общественность в момент выхода его книг.

Гумилев сам своими глазами наблюдал в России формирование этнической химеры. Обширный исход в российские города выходцев из-за черты оседлости, составлявших важную социальную опору новоустановленной советской власти. Их поток встретился на тесных коммунальных кухнях и в бараках с переселявшимися из деревни крестьянами и с ошметками разгромленных высших классов и интеллигенции Российской Империи, привел к появлению причудливых союзов, браков и социальных сред, которые имели все характерные черты Химеры – воспитанные в таких семьях дети были ни мышатами, ни лягушатами, не воспроизводили в себе ни традиций высших классов Империи, ни русской деревни, ни еврейского местечка.

В этом столкновении русская этническая традиция беспощадно разрушалась, от ашкеназской оставалась лишь внешняя пустая оболочка, прежде всего – система противопоставлений чужакам. А носители химерного квази-этнического сознания подбирали себе новую идеологию, идеологию антисистемы, идеологию, оправдывающую разрушение этнических традиций. И такая идеология была в итоге найдена в виде радикальной русофобии, то есть систематического отрицания самих основ реальной жизни в России во все эпохи. Всё русское было объявлено грязным, некультурным, тоталитарным, кровавым, постыдным. Нетрудно обнаружить очевидные параллели между отношением классической антисистемы – манихеев к материи и отношении русофобов к России и русским. И материя и Россия – липкая дрянь от которой надо освободиться любой ценой.

Проницательность Гумилева, который создавал образы древности, вполне однозначно считывавшиеся применительно к сегодняшнему дню, сделала его последние работы очень актуальными. Но, к сожалению, анализом проблематики антисистемы дело не ограничилось. Во многом тут сыграли свою роль обстоятельства случайного текстологического характера. Гумилев написал еще в 1970-е годы очерк «Зигзаг истории», посвященный хазарской химере для альманаха «Прометей», но тот, по понятным причинам, не вышел. И в самом деле, представить себе подобный текст в советской печати было решительно невозможно. Затем Лев Николаевич увлекся сочинением апологетической биографии Чингисхана и истории монгольских завоеваний «Деяния монголов». Когда представилась возможность издания, всё это легче было объединить под одной обложкой. Так книга об антисистеме и книга апология монгольских завоеваний объединились вместе в «Древнюю Русь и Великую Степь» и создали общий смысловой комплекс из которого следовало: хазары - носители смерти, а монголы - агенты жизни, ненавидишь антисистему, не принимаешь химеризацию русского этноса, - прославляй Чингисахана, Батыя и Тохтамыша.

Идеи Гумилева попали в парадоксальный, убийственно ядовитый для них контекст. Вместо инструмента в руках русского народа по возвращению своей традиции и выхода из под облучения русофобской антисистемой, они содействовали удвоению химеры и еще большему распространению антисистемного влияния. Наряду с возникшей после революции русско-ашкеназской химерой начала стремительно набирать силу химера русско-кавказско-азиатская, так соответствовавшая новым условиям «многонациональной» РФ. С прежней химерой она находилась в причудливых отношениях от борьбы до сотрудничества, но и в том и другом случае представители доминирующих компонентов химеры рассматривали русских как низших, как биологический материал для строительства нового общества.

Теория Гумилева в этих условиях сама стала инструментом антисистемы, одной из доктрин политического, этнического и цивилизационного порабощения русских. Завоевание, порабощение и истребление русских оказывались «союзом» приносящим лишь благо. Русские превратились в обвиненную жертву, которая сама спровоцировала миролюбивых монголов. Жестокие карательные акции против русских городов оказывались политически необходимыми и оправданными мерами, к тому же вызванными конфликтами среди самих русских. Русской исторической миссией оказывалась борьба с Западом, ради которой следовало ценой любых уступок найти в Азии союзников. В конечном счете эпигоны Гумилева договорились до прямых призывов к этноциду русских, проповедуя «обновление крови», которое, якобы, приведет к пассионарному толчку русских.

В теоретическом аппарате Гумилева происходило формирование химеры с антисистемной идеологией жестоко разрушавшей и традицию русского этноса и его систему воспроизводство. И во всем этом Гумилев если не сам, то его тексты, принимали живейшее участие.

Игорь Шафаревич раскрыл и предал гласности "кощееву тайну" влиятельного слоя российской элиты

19 февраля скончался великий русский учёный Игорь Ростиславович Шафаревич. ХХ век — век катастроф и триумфов русской нации - был также временем невиданного расцвета русской мысли. Он дал стране и миру целую плеяду выдающихся мыслителей. Особое место среди них принадлежит академику Игорю Ростиславовичу Шафаревичу. Его философские и исторические труды дают (подчеркиваю: "дают", а не "давали") принципиально новую систему координат восприятия русской истории и современного мира. Они не только обогащают читателя новыми знаниями, они коренным образом меняют его мировосприятие - а следовательно, меняют самого человека. Именно поэтому чтение работ Шафаревича для многих и многих, включая автора этих строк, стало вехой в биографии, а его уход из жизни - личной утратой.

Игорь Ростиславович умер. Но осталось открытое им знание. И теперь уже только от нас зависит его сохранение и распространение. Насколько эти задачи актуальны, наглядно показали похороны Шафаревича. Российские власти, официально осуждающие русофобию и провозгласившие патриотизм одной из высших ценностей, "не заметили" смерти великого русского мыслителя. Егор Холмогоров, автор одной из наиболее глубоких статей, посвящённых памяти Игоря Ростиславовича, написал об этом как о парадоксе: "Официальные пропагандистские рупоры как воды в рот набрали… Всё особенно показательно, если учесть, что современный путинский мир в значительной степени сформулирован именно Шафаревичем… Многие тезисы Шафаревича давно перекочевали без ссылок в речи патриарха и президента".

Однако никакого парадокса в этом нет. Реакция официоза на смерть Шафаревича лишь подчёркивает всю остроту проблем, о которых он писал. Да, Путин реабилитировал слово "русский" и даже заявил ещё недавно совершенно немыслимое: "То, что хорошо для русского человека, - то и национальные интересы России". Но разве куда-либо исчезли из власти те, с чьей подачи до самого недавнего времени на федеральных каналах слово "русский" употреблялось не иначе как в сочетаниях "русский фашизм" и "русская мафия"? Борьба национальных и антинациональных сил далека от завершения, правящий слой России перестал быть откровенно антирусским, но и прорусским не стал. Как очень чётко сформулировал в одной из своих последних работ Игорь Ростиславович: "Власть вынуждена обращаться к русским национальным чувствам, к пассионарности, заложенной в генах русского народа. Власть заинтересована в том, чтобы выглядеть русской, но чтобы это достигалось ценой минимального числа реальных действий и максимального числа красивых слов".

В связи с этим, сразу возникает вопрос: "Почему нельзя было произнести, хотя бы для формальности и хотя бы минимум, "красивых слов" в связи с кончиной великого учёного? Откуда такая ненависть к нему?". На так называемый "антисемитизм" Шафаревича это не спишешь. В антисемитизме обвиняли и Солженицына. Я уверен: первопричина в том, что Шафаревич раскрыл и предал гласности "кощееву тайну" влиятельного слоя российской элиты. Он доказал, что на политическом поле России действуют силы, для которых одним из главных побудительных мотивов является даже не нажива, а ненависть к русскому народу, русской культуре и государственности. Иными словами - доказал, что внутренний враг - не выдумка мракобесов и сталинистов, а объективная реальность. А это прямой вызов жизненным интересам этого слоя.

Конечно, сам факт появления, ещё в XIX веке, русофобии у части российского общества был известен и раньше. О нём не раз писали современники. Например, Фёдор Тютчев: "Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего всё более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей - кстати, весьма почитаемых". Достоевский говорил уже об особом общественном слое, представителей которого отличает не тот или иной взгляд на политические или экономические проблемы страны, а то, что они ненавидят Россию, "так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за всё, за всё ненавидят".

Таких высказываний, в том числе и по ХХ в., можно привести множество. Шафаревич же в теории "Малого народа" на примерах мировой истории показал, что чувство ненависти к своей стране или окружающему миру в целом (по-научному - "отрицательное мироощущение") - не просто специфическое свойство конкретных людей или групп, а мощный социальный фактор, оказывающий самое непосредственное воздействие на общественно-политические процессы: "Последние века очень сузили диапазон тех концепций, которыми мы способны пользоваться при обсуждении исторических и социальных вопросов.

Мы легко признаём роль в жизни общества экономических факторов или политических интересов, не можем не признать (хотя и с некоторым недоумением) роли межнациональных отношений, соглашаемся, на худой конец, не игнорировать роли религии - но в основном как политического фактора, например, когда религиозная рознь проявляется в гражданских войнах. На самом же деле, по-видимому, в истории действуют гораздо более мощные силы духовного характера - но мы их не способны и обсуждать, их не ухватывает наш „научный“ язык. А именно от них зависит - привлекательна ли жизнь людям, может ли человек найти своё место в ней; именно они дают людям силы (или лишают их). Из взаимодействия таких духовных факторов и рождается, в частности, это загадочное явление: „Малый Народ“".

Созданная Шафаревичем теория "Малого народа" раскрывает, как, казалось бы, "сущая сентиментальщина" - чувство ненависти к окружающему миру - рождает мощные социальные силы разрушения и определяет их неизменные черты независимо от времени и места действия. "Малый народ" везде и всегда искренне убеждён в своей избранности ("вменяемые среди невменяемых"), а также в своём праве и предназначении разрушать окружающий "свинарник" до основания - естественно, во имя светлого идеала. Духовные корни нации, традиционное государственное устройство и уклад ему враждебны и ненавистны. Народ - лишь "материал", причем всегда плохой "материал". А раз нечего и некого жалеть, то ради достижения светлого идеала всё позволено. Отсюда ложь как принцип и, при возможности, массовый террор. В кризисные периоды представители "Малого народа" как наиболее бескомпромиссные обличители всех и всяческих язв легко оказываются на лидирующих позициях. Именно их революции выносят наверх, и именно они придают им характер тотального разрушения. Поэтому появление "Малого народа" всегда означает вызов самому существованию нации, созданной ею культуре и государственности.

Шафаревич первым открыл и показал роль фактора ненависти (русофобии) в истории России ХХ в. Не Малый народ вызвал потрясения 1917 и 1991 гг. Для этого было предостаточно социальных, экономических, политических и идеологических причин. Но именно Малый народ, его чувство ненависти к России, совершенно иррациональное стремление к уничтожению всего русского - причина того, что социальные революции дважды ставили страну и народ на грань национальной катастрофы.

Наглядный пример. Храм Христа Спасителя - храм-памятник в честь победы русского оружия в Отечественной войне 1812 года, символ императорской России. Новые власти храм взорвали. В самом факте нет ничего необычного для периода революционных потрясений. Уничтожение символов прежней жизни нередко сопровождает революции и аналогов подобного преступления, увы, в истории можно найти немало. Но есть у этой истории одна уникальная особенность, которую без учёта фактора ненависти объяснить невозможно. После взрыва из части мраморных досок с именами героев войны и описанием побед русской армии, украшавших стены храма Христа Спасителя, сделали ступеньки лестниц в Третьяковской галерее, перевернув их надписями вниз. В результате, русский человек, сам того не зная, мог увидеть шедевры русского искусства, только поправ ногами славу своих предков. Такое не объяснишь никаким "измом". Как ничем рациональным не объяснишь строительство общественных туалетов на месте снесённых православных соборов. За этим нет ничего, кроме сладострастного, с потиранием рук и хихиканьем, глумления над ненавистным тебе народом и его ценностями.

Ненависть к России, как главный побудительный мотив деятельности Малого народа, неизбежно порождает одно очень важное его свойство, открытое Шафаревичем, - готовность выступать под любыми, даже прямо противоположными лозунгами и знамёнами. Если человек ненавидит и стремится уничтожить окружающий мир, общество или его культуру, то он будет использовать те формы борьбы, которые в данный момент наиболее эффективны, которые позволяют аккумулировать протестную энергию миллионов людей, а причины такого протеста всегда разнообразны. Поэтому Малый народ в зависимости от времени и места выступает в самых различных общественно-политических формах, и за форму он вовсе не держится. Пламенных коммунистов 20-х годов в 90-е сменяют якобы их антиподы - пламенные антикоммунисты-либералы, а направленность их деятельности остаётся неизменной. "Если отжать основное ядро литературы современного "Малого Народа" (в либеральном обличии), попытаться свести её идеи к нескольким мыслям, то мы получим столь знакомую концепцию "проклятого прошлого", России - "тюрьмы народов"; утверждение, что все наши сегодняшние беды объясняются "пережитками", "родимыми пятнами" - правда, не капитализма, но "русского мессианизма" или "русского деспотизма", даже "дьявола русской тирании". Зато "великодержавный шовинизм" как главная опасность - это буквально сохранено".

Раскрыл Шафаревич и ахиллесову пяту Малого народа. "Малый народ вырабатывал пути для революционера, разрушителя или отрицателя. Как показала история, это исключительно мощное орудие. Такое мировоззрение снабжает психологию человека сильнейшим запасом энергии. С другой стороны, оно чрезвычайно заразительно. Благодаря этим двум своим свойствам Малый народ часто побеждает и приходит к власти. Власть оказывается в руках его представителей, революционеров, профессионалов-разрушителей. Но они действуют в многомиллионной стране, у жителей которой основная цель - не уничтожать, а как-то жить, воспитывать своих детей так, чтобы они, в свою очередь, тоже могли бы жить. В результате представители Большого народа постепенно выходят из своего подчинённого положения. Даже в правящем слое они в значительной степени занимают места революционеров, совершивших переворот".

Именно этим в значительной мере определялось то, что на смену тотальному разрушению 20-х годов в 30-е пришел новый виток развития России в обличии СССР. Есть шанс, что зарождение подобного процесса мы наблюдаем и сейчас. Вместе с тем, как показывает Шафаревич, вывод о том, что Малый народ всегда приводит к власти и своего "могильщика", вовсе не повод для самоуспокоения. Малый народ, казалось бы, проигравший в Советском Союзе, при первом же системном кризисе вновь оказался на коне, как всегда выступив за самые радикальные способы решения проблем. К чему это привело страну и народ - мы хорошо знаем. Поэтому столь актуальным для нас является вопрос, поставленный Шафаревичем: "Может ли такой процесс смены одного Малого народа другим повторяться несколько раз - это для нас вопрос не абстрактный, так как мы сейчас сталкиваемся с опасностью уже третьего подобного переворота. Появились более радикальные течения, обвиняющие существующую администрацию в тоталитарных методах, в отходе от принципов демократии и так далее. Это обычно как раз язык Малого народа".

Сможем ли мы не наступить на одни и те же грабли в третий раз, будет зависеть только от нас самих. Новый расцвет России совсем не предопределён. Как не предопределено и то, что нам снова придётся сокрушаться на развалинах государства - "целились в путинизм, а попали в Россию". Борьба ещё далека от завершения.

Необходимым для принятия правильных решений знанием Игорь Ростиславович Шафаревич нас вооружил. Вечная ему память.

Для определения этнической антисистемы ; получил широкое распространение в русскоязычной литературе преимущественно в области гуманитарных наук ; в настоящее время существует множество пока ещё неудовлетворительных общих определений, например: «система, выполняющая по отношению к данной противоположную функцию» , «система с отрицательным уровнем системности» , и т.п. Сам Гумилёв даёт следующее краткое определение :

Этническая антисистема по Гумилёву

Примечания

Литература

  • Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Глава XXXVIII. - М., 1979.
  • Мичурин В. А. Словарь понятий и терминов теории этногенеза Л. Н. Гумилёва. - Л., 1993.
  • Корявцев П.М. Философия антисистем. - СПб., 1994. Саратов, 2003. 4-я редакция. Автореферат (1993,1996,1998,2004).
  • Мельников В.И. Теория замкнутой системы / – Норильск, 2003. – 148 с.
  • Макаров С.П. Экономическая система и антисистема. история , копия ) // Философия хозяйства , 1999, № 1, с. 38-47.
  • Румянцев М.А. Экономика как система образов (недоступная ссылка с 26-05-2013 -

Уселся-таки за мегопроект подробного критического разбора "От Руси до России" и в порыве вдохновения написал до основного текста небольшой очерк по трудным вопросам теории этногенеза и тому в какую антисистемную ловушку сам себя загнал Гумилев со своим евразийством:

"Необходимо понимать, что понятия этнической химеры и антисистемы не тождественны друг другу и относятся, в общем-то, к разным логическим ответвлениям гумилевской теории. Если химера это продукт исторически сложившегося симбиоза двух несовместимых этносов, чье взаимодействие лишь обнуляет этническую традицию в результате возникновения культурной шизофрении, когда дети воспитываются в режиме «ни мышонок, ни лягушка», то антисистема есть осознанное теоретически подкрепленное жизнеотрицание. Антисистема ненавидить реальную жизнь с её потоком, сложностью и многообразием, стремится подменить эту жизн простой идеологической схемой, ненавидит традицию как концентрацию жизненных результатов этноса и, прежде всего, пассионариев, ненавидит саму жизнь как биологическое самовоспроизводство.

То есть если химера это аннигилирующее столкновение двух вполне жизнеспособных сами по себе этносов, то антисистема – это антиэтнос, стремление уничтожить всё то, что сохраняет и воспроизводит этнос. Если для этноса высшим чудом является зачатие и рождение ребенка, который затем должен быть воспитан в лоне традиции, которая сама плод деятельности рожденных и воспитанных людей предыдущих поколений, то для антисистемы главной целью является то, чтобы зачатие и рождение не состоялись, а завербованный адепт воспитывался не в традиции, а в сухой жизнеотрицающей схеме. Если антисистема и любит этнические химеры, то именно потому, что видит в них ту самую аннигиляцию жизни и традиции, создание манкуртов, хорошо поддающихся идеологической обработке, вместо традиционной. Химера не есть антисистема, но антисистеме живется внутри химеры как нигде привольно.

Пишет об этих явлениях Гумилев с понятной ненавистью. Здесь у него просыпается настоящий пыл крестоносца. Нет сомнений, что он сам жег бы альбигойцев и закапывал бы головой вниз маздакитов, как это делают защитники жизненной нормальности в его книгах. Понятны и гумилевские этнополитические аллюзии, так скандализировавшие общественность в момент выхода его книг.

Гумилев сам своими глазами наблюдал в России формирование этнической химеры. Обширный исход в российские города выходцев из-за черты оседлости, составлявших важную социальную опору новоустановленной советской власти. Их поток встретился на тесных коммунальных кухнях и в бараках с переселявшимися из деревни крестьянами и с ошметками разгромленных высших классов и интеллигенции Российской Империи, привел к появлению причудливых союзов, браков и социальных сред, которые имели все характерные черты Химеры – воспитанные в таких семьях дети были ни мышатами, ни лягушатами, не воспроизводили в себе ни традиций высших классов Империи, ни русской деревни, ни местечка.

В этом столкновении русская этническая традиция беспощадно разрушалась, от ашкеназской оставалась лишь внешняя пустая оболочка, прежде всего – система противопоставлений чужакам. А носители химерного квази-этнического сознания подбирали себе новую идеологию, идеологию антисистемы, идеологию, оправдывающую разрушение этнических традиций. И такая идеология была в итоге найдена в виде радикальной русофобии, то есть систематического отрицания самих основ реальной жизни в России во все эпохи. Всё русское было объявлено грязным, некультурным, тоталитарным, кровавым, постыдным. Нетрудно обнаружить очевидные параллели между отношением классической антисистемы – манихеев к материи и отношении русофобов к России и русским. И материя и Россия – липкая дрянь от которой надо освободиться любой ценой.

Проницательность Гумилева, который создавал образы древности, вполне однозначно считывавшиеся применительно к сегодняшнему дню, сделала его последние работы очень актуальными. Но, к сожалению, анализом проблематики антисистемы дело не ограничилось. Во многом тут сыграли свою роль обстоятельства случайного текстологического характера. Гумилев написал еще в 1970-е годы очерк «Зигзаг истории», посвященный хазарской химере для альманаха «Прометей», но тот, по понятным причинам, не вышел. И в самом деле, представить себе подобный текст в советской печати было решительно невозможно. Затем Лев Николаевич увлекся сочинением апологетической биографии Чингисхана и истории монгольских завоеваний «Деяния монголов». Когда представилась возможность издания, всё это легче было объединить под одной обложкой. Так книга об антисистеме и книга апология монгольских завоеваний объединились вместе и создали общий смысловой комплекс из которого следовало: ненавидишь антисистему, не принимаешь химеризацию русского этноса, - прославляй Чингисахана, Батыя и Тохтамыша.

Идеи Гумилева попали в парадоксальный, убийственно ядовитый для них контекст. Вместо инструмента в руках русского народа по возвращению своей традиции и выхода из под облучения русофобской антисистемой, они содействовали удвоению химеры и еще большему распространению антисистемного влияния. Наряду с возникшей после революции русско-ашкеназской химерой начала стремительно набирать силу химера русско-кавказско-азиатская, так соответствовавшая новым условиям «многонациональной» РФ. С прежней химерой она находилась в причудливых отношениях от борьбы до сотрудничества, но и в том и другом случае представители доминирующих компонентов химеры рассматривали русских как низших, как биологический материал для строительства нового общества.

Теория Гумилева в этих условиях сама стала инструментом антисистемы".